С ЛЕГКОЙ РУКИ ПИСАТЕЛЯ Валентина Распутина Чанчур называют райским уголком. В книге «Сибирь, Сибирь…» Распутин так и написал: «Если можно сказать, остались ещё на свете райские уголки, один из них – Чанчур. Не знаю, не помню, не уверен, что видывал что-нибудь для меня отрадней и приютней».

И находится эта деревенька в Качугском районе, куда летом можно добраться по воздуху или по воде, с наступлением холодов в глухомань открывается дорога-зимник. Населённый пункт расположен примерно в 75 километрах от Качуга на слиянии рек Лены и Чанчура. Если быть точнее, на слиянии трех рек в дождливые годы свои воды в Лену приносит еще и ручей Конкудей. В деревне стоят самые обычные дома, но отсутствие архитектурных изысков компенсирует природа.

Главная достопримечательность Чанчура таежный музей. Ничего подобного вы не найдете не только на территории Сибири, но и всей России. В уникальный культурный комплекс входят памятник Курбату Иванову – тобольскому казаку, землепроходцу, первому из русских открывшему Байкал, нанеся озеро на карту, дом-музей Героя Советского Союза, заслуженного летчика-испытателя Александра Тюрюмина, экспозиция «Наши корни, наша память». А чтобы познакомиться с экспозицией музея, вам как минимум придётся отправиться в многодневное путешествие, что и сделал наш корреспондент.

Карбас: сплав по Лене до моря Лаптевых

В старину в верховьях Лены с оленями кочевали эвенки, здесь же их небольшая часть перешла на оседлый образ жизни, по-прежнему занимаясь охотой и рыбалкой. В конце XIX начале XX веков пришлые казаки строили карбасы – гребные транспортные суда, которые затем спускали до Качуга, грузили и отправляли на север, в Якутию, снабжая населенные пункты продуктами и товарами вплоть до моря Лаптевых. Сегодня это называется Северным завозом. Карбас брал на борт до 40 тонн груза, и удержать подобную махину на речных перекатах и порогах считалось настоящим искусством, поэтому удачливых сплавщиков нанимали на работу за год вперёд. Один из рукавов Лены называется Дунькиной протокой. Существует легенда, что во время одного из сплавов мужики добрались до спиртного, а потом уснули вповалку. У рулевого весла, вероятно, оказалась та самая Дуня, не сумевшая вырулить на речном повороте. В итоге сухогруз врезался и затонул, а протоку с тех стали называть Дунькиной.

Выше сплавщиков ценились только мастера – карбасники, определявшие сосны, кедры с повышенной плавучестью. Стволы деревьев сначала раскалывали вдоль, уже потом мастерили борта сухогрузов. Некоторые карбасы носили имена своих создателей, надпись на борту считалась своего рода знаком качества речных корабелов. Несмотря на затраты, век плавсредства был недолог – одна навигация. Вверх по течению карбасы уже не возвращались, каждый год мастера закладывали новые. С развитием речного пароходства непростое ремесло отошло на второй план, карбасы стали не нужны, работы лишились целые деревни, что и послужило одной из причин их разорения. В 40-х годах Чанчур насчитывал порядка 40 дворов, а согласно переписи населения 2010 года местную прописку имел всего один человек – Тихон Романович Горбунов.

За последние десять лет деревня удивительным образом преобразилась, здесь появилась целая улица новых домов – Заповедная. Название родилось само собой, всего в нескольких километрах проходит граница Байкало-Ленского заповедника.

Своим возрождением Чанчур напрямую или косвенно, считаю, обязан бывшему старшему охотинспектору заповедника Владимиру Трапезникову, который популяризирует место как может. Именно он поставил памятник Курбату Иванову и казакам-первопроходцам, составившим первую карту Байкала, читай – присоединив озеро к государству Российскому.

Автор идеи памятника уверяет, что Курбат был незаслуженно предан забвению, хотя сделал для России больше Похабова, Бекетова и даже Дежнёва. В доказательство Трапезников приводит выписку из указа Алексея Михайловича о жаловании Курбату Иванову «…денег двенадцать рублёв, хлеба: десять чети ржи, десять чети овса, три пуда соли…»

Упорство, с которым Петрович двигал идею установки памятника, можно сравнить с твёрдостью камня. Кстати, во время шлифовки одна за другой лопнули две глыбы, но Трапезников по-прежнему не отпускал камнерезов. В итоге всё получилось. Многотонную глыбу привезли по зимнику в Чанчур, и здесь хозяин практически в одиночку, с помощью лебёдок, затащил её на постамент. Венчают композицию специально отлитые колокола. Иногда Петрович под настроение звонит, иногда люди, зайдя в усадьбу, дёргают за верёвки, добавляя от себя: «Петрович, ты дома?»

Мужик с ноздрёй

Трудовую карьеру Владимир Трапезников начинал на Иркутском заводе радиоприемников, под его началом работало более двухсот человек, главный механик находился на хорошем счету, поощрялся даже поездкой за границу, но однажды жизнь сделала крутой поворот. На заводе в качестве общественной нагрузки Владимир Трапезников возглавлял добровольную народную дружину. Вспоминает, что желающих патрулировать улицы и общественные места было хоть отбавляй, потому что за это к отпуску прибавляли несколько дополнительных дней. По итогам года дружина Трапезникова заняла третье место по городу. Но вместо похвалы партийное руководство завода решило влепить призёру выговор – так сказать, для стимула, ну и чтобы не зазнавался. Подобного юмора главмех не понял и переспросил на всякий случай на собрании: «Вы не шутите?» Услышав в ответ: «Партком никогда не шутит!» обложил всех, не стесняясь в выражениях, и покинул зал, а вскоре и предприятие. Чтобы понять и оценить поступок Трапезникова, надо знать его биографию.

Владимир Петрович вырос в детдоме посёлка Шаракан Забайкальского края, преобразованном впоследствии в интернат. «До сих пор перед глазами замороженные окна, вспоминает Петрович. Мы выдували в толстом слое льда маленькие дырочки и караулили, когда с занятий придёт первая смена, можно будет одеться и бежать на уроки: фуфаек и валенок на всех не хватало».

У пацанвы военных лет особый характер – неуживчивый, задиристый, слова без фальши, дела без подоплёки. Трапезников и сегодня, на исходе восьмого десятка, остался с косточкой, жилкой, стержнем внутри. Для человека с характером он придумал ёмкое определение: мужик с ноздрёй. Слабаки, неумехи, бестолочи и те, кто не сильно дружит с тайгой, у него «охрёмы». Кстати, Петрович до сих пор не терпит слова «помощь», пресекает любую попытку подсобить по хозяйству, считая ещё с интерната, что принимать помощь – удел слабых.

Покинув завод, Трапезников оказался в тайге. Была ли здесь какая-то закономерность или просто так сложилась цепочка случайных событий – никто не скажет. Поэтому лучше резюмировать короче: судьба.  

Купчая и Люськин дом

- В 1978 году бирюльские мужики познакомили меня со знаменитым охотником Александром Жабиным, вспоминает Владимир Петрович. Он мне и говорит: «Так, городской, поедем вверх, порыбачим – поймёшь, что такое Лена».

Мы поднялись на лодке, поймали много рыбы, добыли козла, возвращаемся. Погода стояла хорошая – красота и тишина! Я признался, что места понравились. Мужики и говорят, мол, в Чанчуре Люська продаёт один дом – покупай и живи. Тут же причалили к берегу и всей толпой пошли к этой Люсе: «Продаёшь дом?» – «Продаю!»

Жабин поднимает руку и говорит: «Чтобы дом купить, надо купчую оформить». Нашли у хозяйки тетрадку, составили купчую на недвижимость, расписались продавец, покупатель, свидетели. Люся была невероятно рада: Чанчур в тот момент вымирал, в селе оставалось два водомерных поста и жила семья эвенков, дома были никому не нужны. А тут образовался покупатель – как не радоваться? Об эмоциях молодой жены, Нины Николаевны, оставшейся в Иркутске, относительно неведомого Чанчура Петрович особо не распространяется, но несложно догадаться о её реакции. В тот же год Трапезников устроился штатным охотником в коопзверопромхоз.

- Прошло 42 года, а будто всё было вчера... резюмирует Трапезников.

Музейная хроника

Со временем личная усадьба Трапезникова значительно расширилась, появилось несколько домиков, в окружении которых оказался Музей Героя Советского Союза, заслуженного лётчика-испытателя Александра Тюрюмина. Впрочем, до поры до времени Петрович и сам не подозревал, какой дом он купил у Люськи.
- Знаешь, как я познакомился с Тюрюминым?
- Известная история, многие писали…
- Но впервые расскажу, как всё было на самом деле. Случилось это летом 1986 года. Я выделывал шкуру медведя – работа эта тяжёлая и нудная. Смотрю – незнакомец перелез через забор и прямо ко мне: «Хороший медведь…» «Хороший», говорю. А он: «Да дом пришёл свой посмотреть...»

Я с ходу: «Мужик, ты ничего не перепутал? Это мой дом!» «Да нет, я не так выразился, говорит незнакомец. Я родился и рос в этом доме. Спасибо, что сберегли». Повернулся и ушёл. В тот же день мой сын Петька проверял на речке закидушки и вытащил большого ленка. Решил похвастаться добычей: перекинул рыбину через плечо и по деревне давай ходить туда-сюда, туда-сюда. А никто не видит, нет никого на улице. Сын уж было расстроился, но тут ему повстречался приезжий и спрашивает: «Тайменя добыл? Скажи отцу, что вечером приду с бутылкой – будем обмывать твою добычу». Петька от неожиданности и подтвердил – мол, да, таймень попался. И бегом домой: «Отец, я поймал ленка, а дяде сказал, что тайменя. Что делать?» «Отдай, говорю, матери, она приготовит, никто и не поймёт».

Вечером действительно приходит тот самый мужчина, достаёт бутылку. Садимся за стол. Ленок получился отменным, так что некоторое время просто ели, потом уже откупорили бутылку, разговорились.

Когда показалось донышко, гость и говорит: «А ты знаешь, я ведь Герой Советского Союза». Я ещё усмехнулся – и в ответ: «Жалко, ещё одной бутылки нет, а то я космонавтом стал бы...» Но Тюрюмин достал удостоверение. Мне больше запомнился почему-то вкладыш, на котором перечислены льготы, положенные Герою Советского Союза. Так началась наша многолетняя дружба с заслуженным лётчиком-испытателем Александром Михайловичем Тюрюминым.  

Кто такой Тюрюмин?

Александр Михайлович Тюрюмин родился в Чанчуре 18 февраля 1928 года и жил до восьми лет. Позднее Александр Михайлович вспоминал: «Наверное, лет с пяти я занимался рыбалкой. Рыбы в то время и в Лене, и в Чанчуре было очень много. По весне мужики строили карбасы — баржи, на которых потом из Качуга в Якутию сплавляли различные грузы. В это время у нас жило много плотников из нижележащих деревень, было очень весело. На Пасху в деревне устраивались гуляния, ставились огромные качели. Мне было лет пять-шесть, когда я впервые увидел летящий над Чанчуром самолет У-2. Скорее всего, он патрулировал окружающую тайгу и летел из Качуга в Онгурен. Впоследствии именно на таком самолете я начинал свою летную карьеру.

В 1946 году Тюрюмин окончил Нижнеангарскую среднюю школу, приехал в Иркутск поступать в художественное училище, поступил, но проучился три месяца, до той поры, как увидел объявление о наборе юношей в Бугурусланское летное училище гражданской авиации, куда подал документы и был принят.

Его первым самолетом стал как раз У-2, такой же, что когда-то пролетел над Чанчуром. А в 1952 году перспективного летчика перевели в Московское управление гражданской авиации. В 1960-ом Александр Михайлович окончил школу летчиков-испытателей в Жуковском, после чего работал в Научно-исследовательском институте гражданской авиации (ГосНИИ ГА) летчиком-испытателем, затем перешел на летно-испытательную работу в ОКБ С.В. Ильюшина.

Ордена Красной Звезды Тюрюмина удостоили после испытания самолета Ил-62, а за обкатку противолодочного Ил-38 наградили орденом Боевого Красного Знамени. Красу и гордость отечественного самолетостроения – Ил-76 – экипаж Александра Тюрюмина поднял в воздух 5 мая 1973 года с аэродрома Ташкентского авиационного завода.

Всего на самолетах Ил-76 экипаж Александра Тюрюмина установил 25, а на Ил-86 – 18 мировых рекордов. Кроме этого сибиряк испытал на прочность Ил-18, Ил-20, Ил-38, Ил-62, Ил-62М, Ил-76МД, Ил-86. В марте 1976 года Александру Михайловичу Тюрюмину было присвоено звание Героя Советского Союза.

Владимир Петрович отремонтировал «колыбель» лётчика, заменив сгнившие нижние венцы, перекрыл крышу. А внутри развешал стенды с фотографиями пилота, снимки памятных моментов после установления мировых рекордов, лётный костюм, макеты самолётов. Всё это гармонично перекликается с русской печью и огромным медным самоваром. Не знаю, умышленно или случайно, но экспозиция музея получилась очень символичной: жизненный путь Тюрюмина выстроен от деревенской печи до неба. Как и положено, в музее есть журнал посетителей и книга отзывов, часть из которых – на иностранных языках: в этой глуши бывали волонтёры и туристы из Германии, Австрии, Бельгии, Соединённых Штатов Америки, Англии; часть – высокопоставленные особы.

Неприёмный день для Распутина

Бывал в Чанчуре и писатель Валентин Распутин. В таёжной глуши классик оказался не случайно. Работая вместе с известным фотографом Борисом Дмитриевым над книгой «Сибирь, Сибирь…», Валентин Григорьевич предпринял отчаянную попытку проплыть по Лене от истока, как писал позднее – «пусть не постичь, но хоть засвидетельствовать тайну зарождения великого...».  В качестве проводника они пригласили известного биолога-охотоведа, эколога, писателя Семёна Климовича Устинова. Ему отводилась ещё одна роль – гребца крохотной резиновой лодки. Даже экстремалы, разглядывая фотографии их путешествия, качают головой: как возможно пройти ленские пороги на резинке, на которой можно сидеть с поплавком только в тихой заводи… Участникам той экспедиции «повезло»: ещё при эвакуации из вертолёта (машина не могла приземлиться, и выбрасывали всё на ходу) забыли один рюкзак с вещами. Но и то, что выгрузили, кое-как разместили в лодчонке. А потом группа попала под проливные дожди, и три дня подряд люди выкидывали разбухшие от влаги продукты: сахар стал сладкой водой, соль – солёной. Распутин выкинул даже книги со старыми описаниями Лены – страницы превратились в кашицу в разбухшем переплёте… Все трое в глухих местах оказались впервые. Ориентиром служили лишь многочисленные ленские притоки, в которых мог разобраться только Устинов. «Мы сидели спиной друг к другу, Борис на носу лодки, я на корме. Каждый день мы обещали Семёну Климовичу, что завтра, как только Лена притихнет, мы сменим его на вёслах, но такое завтра так и не наступило», писал позднее Распутин. Несмотря на приключения, путешественники прибыли в Чанчур на два дня раньше. Но ещё на подходе их на большой настоящей ленской лодке встретил Владимир Трапезников, на тот момент старший охотинспектор Байкало-Ленского заповедника.

- Валентин Григорьевич спросил: «Владимир, а есть ли в селе пожилые люди, которые могли бы что-то вспомнить из прошлого?» Здесь неподалёку Осип Иванович косил сено, себе или кому-то – я не знаю. Он жил в Качуге, а здесь держал покосы, мастерил кадушки, был известным бондарем. Вот к нему я и направил Распутина. Смотрю, гость возвращается той же минутой, что перелез через забор. Спрашиваю с иронией: «А чё так долго толковище вели?» Валентин Григорьевич лишь махнул рукой: «Ай, неприёмный день, сказал!» Позднее подхожу к Осипу Ивановичу: «Ты почему Распутина не принял?» Бондарь вскинул руки: «Пошто? Я так не говорил. Дал понять, что занят, вечером надо приходить разговоры разговаривать…» Позднее Валентину Григорьевичу он смастерил в подарок кедровый бочонок. Писателя угощали вальком (валёк – речная рыба семейства лососёвых. Авт.) и черникой.

Непримиримый Петрович

Жизнь и карьеру в таёжной глуши Владимир Петрович начал с должности штатного охотника. Считал себя фартовым промысловиком: всё получалось – зверя добыть, ягоды набрать, рыбу поймать. Со временем стал добывать больше, чем коренные охотники, превзойдя своих учителей, приоткрывших для него здешнюю тайгу.

Жизнь Трапезникова резко изменилась с организацией заповедника, на территории которого оказались и угодья промысловика: в одночасье охотник остался без тайги, кормившей его. «Но директор пошёл навстречу и одним из первых принял меня в штат заповедника. Нас тогда называли просто – лесники, вспоминает Владимир Петрович. В 1992 году мне предложили возглавить Верхне-Ленское лесничество, а это огромная территория – более 300 тысяч гектаров. Несмотря на большие расстояния, у нас был порядок, потому что каждый охотинспектор нёс персональную ответственность за свой обход. Рыболовные сети были объявлены вне закона, исключения касались лишь одной семьи».

Из аборигенов в то время в Чанчуре жил Толя со своим семейством. Его так и звали – Толя-тунгус. Жена Любава каждый год стабильно приносила мужу по ребёнку. Жили эвенки бедно, работы не было, кормились исключительно рекой и тайгой. Чтобы помочь коренному жителю прокормить детей, ему с подачи Владимира Петровича в заповеднике придумали должность коневода. Хотя в Чанчуре на тот момент была лишь одна хромая кобылёнка. Когда пришла пора детям идти в школу, Толю с семейством эвакуировали в Бирюльку. Со временем дети выросли, Толи не стало, но его постаревшую жену в деревне по-прежнему зовут Любавой.

Так вот лишь Толе дозволялось ставить сети в Лене и её притоках. Он добывал ровно столько, чтобы прокормить детей: ни на продажу, ни даже на пропой не ловил – такая натура у эвенка. Для остальных жителей, включая инспекторов, и не только Чанчура, но и для заезжих, действовало строгое табу. Как только не склоняли Трапезникова смягчить режим – он ни в какую. Егерю попадались на браконьерстве простые граждане, чиновники и милиционеры (это только в советских детективах они честные и бескорыстные), бедные и состоятельные. Петрович наказывал всех без исключения, он и сегодня уверен в своей правоте: ведь знали, что здесь территория заповедника, значит – шли за зверем и рыбой, умышленно нарушая границы и законы. Нередко дела заканчивались в суде. Строгому егерю угрожали, в том числе публично, в него стреляли, несколько раз в хлам разбивали машину, пытались спровоцировать, обвинив в браконьерстве... Петрович стоял на своём. Со временем, узнав, что Трапезников на кордоне, любители охоты и рыбалки сразу разворачивали лодки.

К истоку Лены – по нехоженым тропам

В заповеднике запрещено что-либо строить. Но неугомонный Петрович придумал в своё время маршрут экологического просвещения, защитив свой проект на научно-техническом совете. В Чанчур стали приезжать учащиеся Качугского района, и это были одни из лучших уроков в их школьной жизни – найти рассказчика круче Петровича почти нереально.

К сожалению, экологические проекты со временем прикрыли. Почему? Если коротко – не приносят денег…

Для примера: когда Дом-музей Александра Тюрюмина получил официальный статус, у работников головного филиала заработал в голове счётчик, они предложили его смотрителю, то есть Трапезникову, продавать билеты. «Я был против этого: кто в такой глуши платить будет? Вообще считаю, музеи должны быть бесплатными, горячится Петрович. Ещё царь Пётр, открывая кунсткамеру, велел посетителям-мужчинам наливать по чарке, а дамам предлагали кофею: «Ибо людей, жадных до знаний, следует приучать, а не деньги с них брать».

Несмотря на глушь непролазную, посетителей в музее достаточно много, даже по городским меркам, о чём свидетельствуют книга посетителей и журнал отзывов, часть которых, кстати, на иностранных языках. Восклицательные знаки в конце предложений без всякого перевода дают понять оценку посетителей: они в восторге от увиденного.  

- Когда действовал маршрут экологического просвещения, у нас появилась возможность строить зимовья, прокладывать тропы, говорит Владимир Петрович, готовя одновременно уху из хариуса по-ленски. Как много лет назад казаки Курбата Иванова, мы вышли к Байкалу, а потом возникла идея с часовней на истоке Лены, куда мы прорубили тропу, а это порядка 100 километров, поставили 4 избушки, оборудовали три дневные стоянки.

Прокладывать тропу к истоку Лены Трапезникову помогали в основном волонтёры-иностранцы.
– С нашими такой номер не пройдёт – сначала копейку заплати! А где я возьму?

От памятника – к часовне

- Лена для меня святая река, продолжает рассказ Петрович. В этом я убедился, когда побывал у её истока. Река берёт начало из трёх озёр, они находятся друг от друга примерно в 200 метрах. Невероятная энергетика и породила идею поставить у истока великой реки какой-то особенный знак, символ, памятник. Первая мысль, в которой утвердился, это должен быть образ женщины с раскосыми глазами, но с европейским лицом. Её волосы распущены, из вытянутых рук падает капля, образуя ручеёк, озеро… Если ты фартовый, то попробую найти эскизы. Никому никогда не показывал и не рассказывал, потому что не люблю говорить о том, что не сбылось, не получилось. Но тут особый случай…

«Ты смотри, что делается! Владимир Петрович вошёл в дом и вновь появился на пороге уже через несколько минут. Думал, нет их уже, а они вот, под рукой практически, в книге лежали! Сохранилось три эскиза, это одна девчонка из работников заповедника рисовала». Кстати, много позднее, точнее в сентябре 2015 года, похожую идею памятника Лене в образе женщины реализовали в Олёкминске (Саха-Якутия), а вот Владимир Трапезников от подобного замысла отказался. Перед ним, словно ребус, возникло несколько неразрешимых задач. Первая: если ваять скульптуру, к примеру, в Чанчуре, то каким образом потом доставить её к истоку Лены? Для этого потребовался бы большегрузный вертолёт типа Ми-26, а где взять его? Если работать над скульптурой непосредственно у истока, то и в этом случае необходимо первым делом завезти материал, а потом длительное время жить и охранять мастера от медведей. Сколько ему необходимо времени, чтобы завершить работу два-три месяца? Вдруг дожди, а там шалаш особо не из чего поставить… Вопросов было больше, чем ответов. Владимир Петрович неоднократно бывал у истока, от идеи не отказывался, но и решение не приходило. В 1993 году с американским журналистом Дональдом Кронером он установил табличку: «Исток реки Лены». Но дальше дело не шло.

Когда уже казалось, что затея с памятным знаком невыполнима, неожиданно пришла другая идея. «Я узнал, что в 1997 году ЮНЕСКО отмечает 200летие со дня рождения митрополита Московского и Коломенского святителя Иннокентия (Вениаминова). К торжествам готовились Русская православная церковь, Православная церковь Америки, а у нас в Анге, где выдающийся миссионер родился, на тот момент стояла тишина. У меня в голове мгновенно всё сложилось: коль святитель родился на Лене – значит, у её истока необходимо поставить часовню в честь пастыря, ведь это был величайший человек. Современники писали: когда святитель отплывал в Америку, люди шли по шею в воде, провожая его. Это о чём-то говорит?»

Сразу закипела работа. Идею Трапезникова поддержал глава Качугского района Валерий Попов, организовавший людей. На судоверфи пилили брёвна на сруб и крышу часовни. Параллельно собирали деньги на аренду вертолёта, и в августе 1997 года он доставил сруб к истоку Лены. К этому времени Трапезников с волонтёрами поставили зимовье для строителей часовни, ну и для туристов. Купол, луковку, крест, табличку из нержавейки выполнили работники авиазавода, её Трапезников с американским волонтёром занесли на себе. Спустя девять лет, в августе 2006 года, часовню освятили.

- Ко мне пришли протоиерей Дионисий и отец Игорь. Даже не знаю, как они нашли меня… И говорят: «Часовня построена, но её необходимо освятить». А до этого я был у отца Калинника, у которого иконописная мастерская, рассказал ему про нашу затею, он и говорит: «Мы пишем икону святителя Иннокентия». Назначил время и вручил мне её в торжественной обстановке в присутствии прихожан.

А уже когда двинулись к истоку, отец Игорь заявил: «Это крестный ход, я пойду босиком!» Нам предстояло пройти 60 километров по Лене и более 60 – по тайге. Представляешь?!

Всё было, приходилось перетаскивать лодку через речные заломы, запертые плотиной, стволы пилили пилой. Священники читали молитвы, пели псалмы, мы подпевали. Отец Игорь часто водит паломников по святым местам, поэтому оказался более подготовленным, а вот отцу Дионисию дорога далась нелегко. Когда дошли, он воскликнул: «Красота неописуемая, но сил больше нет!» Тем не менее обряд провели по всем канонам, часовня стоит, мечта сбылась!

«Русские, я поражаюсь вашей силе и одержимости! Если у вас появляется какая-то идея, то уже ничто не может вас остановить на пути!» восторженный отклик француженки Валери Перносси после похода в верховье мыса Рытого можно смело адресовать Трапезникову, который и вёл группу. Иностранцев поражает в первую очередь выносливость сибирского егеря: щуплый на вид мужик, кажется, не знает усталости.      

Борис Слепнёв, фото автора